продолжение, начало здесь
К незнакомке с сыном решилась подойти жена младшего брата покойного – Наталья, бойкая и обычно громкая. В перерывах между декретами Наталья работала инспектором по делам несовершеннолетних и славилась в кругу семьи тем, что не тушевалась ни перед бомжами, ни перед миллионерами, ни перед трудными подростками всех мастей – в общем, была безупречным переговорщиком.
– Здравствуйте, — осторожно начала она, приблизившись к брюнетке, — вы коллега Петра Ивановича?
Та подняла холодные сухие глаза и посмотрела настолько отсутствующим взглядом, что Наталье стало не по себе. Потом молча отвела взгляд. Наталья повернулась к мальчишке:
– Ну, а ты кто будешь? – помимо воли вопрос прозвучал в таком тоне, будто перед ней стоял беспризорник, пойманный за руку, но пока не опознанный. Нижняя губа у подростка задрожала, а глаза налились слезами.
– Слава, успокойся, иди сядь, — брюнетка почувствовала подступившие молчаливые слёзы сына, даже не взглянув на него. Когда мальчик послушно отошёл, она сказала Наталье сухо, но не враждебно:
– Это Вячеслав, сын Петра Ивановича. Вячеслав Петрович Филиппов.
И Наталья, движимая каким-то непонятным ей самой порывом, притянула к себе незнакомку в дорогой шубе и крепко обняла её.
***
Её звали Вероникой. После погребения была она утянута вместе с сыном на поминки. Там, в большом зале университетской столовой многочисленные Филипповы усадили Веронику с её Славой с собой за один стол. И смотрели, смотрели во все глаза на эту отстранённую, словно замороженную, но очень красивую женщину. Вероника была неразговорчива, почти не ела, пила вино и подкладывала еды сыну. Часто озиралась, осматривала помещение столовой, погружаясь в свои мысли. Сын её, Вячеслав Петрович, был фантастически похож на своего теперь уже покойного отца. Братья Филиппова смотрели на эти глаза, эту ямочку на массивном подбородке, прямой крупный нос. Наблюдали, как мальчик поворачивал голову, как откидывал чёлку со лба, как держал ложку, – и не могли поверить. Потеряв брата, они вдруг обрели его почти точную копию, только помолодевшую, и от этого у взрослых мужиков бежали по спине мурашки – то ли восторга, то ли ужаса – не разобрать. Ни один из двух детей Филиппова – ни Иван, ни Марья – не были похожи на отца, унаследовав материнские мелкие черты лица. Слава же, этот великовозрастный найдёныш, словно был нарисован размашистой кистью щедрого художника: хотите копию Филиппова – получите!
Вдова доктора Филиппова, Татьяна, единственная, казалось, не заметила пришествия из ниоткуда взявшейся парочки. Она была так погружена в свою утрату, что, сидя за столом, молча смотрела в свою тарелку. Внебрачный сын покойного мужа прошёл по краешку её сознания, не задев сердца, не ранив, не шокировав.
Две «старшие» жены находились в недоумении и странном возбуждении. Бывший муж, такой простой, понятный и открытый, после смерти предстал для них каким-то неизвестным человеком, с двойным дном, с параллельной жизнью. И Наталья, и Нина ощущали себя словно немного преданными, хоть и не имевшими, казалось, права на это странное чувство. Наталья даже хотела поговорить с бледной матерью копии бывшего мужа, но это не представлялось возможным: Вероника с сыном были окружены Филипповской роднёй, как крепостной стеной.
Поминки стремительно заканчивались, друзья и коллеги Филиппова, прощаясь, по одному исчезали из столовой. Две девушки в передниках ходили между столами и собирали посуду. А Филипповы так до сих пор и не выяснили, откуда взялась эта парочка – Вероника и Вячеслав. Как мог Филиппов – открытый, душевный, откровенный со своими братьями и верный своим женам – спрятать от них целого сына! Да и мать его… Как он урывал на них время в бешеном потоке своей жизни? Почему скрывал? Видел ли сына вообще? Знал ли о нём?
И снова спасла положение Наталья. Она вышла вместе с Елизаветой на крыльцо университета, они закурили, и Вероника, кутаясь в свою шубу, сказала:
– А ведь я училась тут. И с Петром Ивановичем тут познакомилась.
Наталья навострилась:
– Ты студенткой его была?
– Нет, он у меня не преподавал. А познакомились… в столовой этой, в которой сейчас его поминаем. Господи, какая странная штука жизнь… Подсел ко мне за столик как-то, мест не было свободных. А он с булкой и компотом. И говорит мне: я, говорит, так столовский компот люблю с детства! Не могу устоять перед искушением. Ну, и разговорились.
– Сколько лет Славе?
– Четырнадцать.
Наталья быстро прикинула в уме: значит, мальчик родился тогда, когда Филиппов был женат ещё на предыдущей жене, на Нине.
– Он про сына знал?
– Конечно. Очень любил его. Они часто общались.
– Слава знает, что он его отец?
– Да, знает, — и выпустила длинную струю дыма. – Петр Иванович был для Славы… очень важным человеком.
– А для тебя?
– И для меня тоже. Филиппов был… глыба.
Вероника задрала голову и посмотрела на возвышавшееся над ними здание университета. Или на небо? Наталья не смогла разобрать. Сигарета истлела почти до фильтра, но она так и не поняла главного.
– Вероника, ты была любовницей Петра? Сколько лет?
Та опустила лицо в меховой воротник шубы, задумалась. Потом невесело улыбнулась:
– Он мне говорил: Ника, ты мне не любовница, ты моя любимая женщина. Ну, лет 16 мы жили так: он своей жизнью, я своей, он к Славе приезжал часто.
– Так почему ты замуж за него не пошла? Не звал? Ты знаешь, что за эти 16 лет он развёлся и опять женился?
– Конечно, знаю. Он несколько раз звал мне замуж, но… Я не люблю его. Не любила, – и горько усмехнулась.
Наталья потрясённо уставилась на собеседницу. Она не представляла, что Филиппова можно не любить. Его с детства обожали все, с кем он так или иначе соприкасался: родители, братья, одноклассники и учителя, однокурсники, коллеги, студенты и пациенты. Наталья сама души не чаяла в старшем брате мужа, каждый раз при встрече искренне нацеловывая его щёки, послушно подставленные ей. Филиппов создавал вокруг себя энергетику безусловной любви, а сам был в центре её, и всех влекло на эти флюиды, и все тянулись к нему… И тут – не любила. Как это – не любила?!
– Да как не любила?! Его все любили! – почти обиделась за родственника Наталья.
– Как бы это сказать… Его было слишком много для меня. Как только мы стали близко общаться, он решил, что может заменить мне всех – родителей, друзей. Говорят – окружил заботой, а меня он душил этой заботой. А мне не надо было этого, понимаешь? Я протестовала. Ладно, купил мне шубу, снял мне квартиру, не посоветовавшись даже. Просто привез меня туда с вещами – вот, говорит, будешь жить здесь. А там почти сто квадратов, и я там одна. Ну, зачем мне это? Так он даже сапоги мне покупал. Сапоги! Я их не надела ни разу, просто видеть их не могла.
Вероника затянулась и выдохнула дым в морозный воздух. Наталья молчала, боясь спугнуть разговорчивость собеседницы, и смотрела на свои сапоги, прикидывая, знает ли её муж, как и когда она покупает себе сапоги. Замечает ли?
– Как мужчина Филиппов был, конечно, невероятный, – продолжала Вероника, – Я сразу решила, что рожать надо от такого мужичка, он был рад. Я забеременела. Суеты вокруг меня и моего живота стало ещё больше, но потом родился Слава, он перетянул на себя часть этой любви и заботы. Пётр Иванович очень любил сына. Находил время, приезжал практически каждый день. Потом он решил разводиться. Говорит мне: «Ника, выходи за меня, будешь как сыр в масле кататься». А я себе представила, что его будет ещё больше, что я буду с ним в одном доме, что каждое утро и каждый вечер только с ним, и мне даже… страшно становилось. Душно что ли. Я, наверное, единственная любовница в мире, которая не хотела становиться женой, – тут Вероника засмеялась коротким невесёлым смешком.
Сигареты погасли. Но Вероника с Натальей продолжали стоять на высоком мраморном крыльце и вглядываться в наступающий вечер, думая каждая о своём. Наталья не могла поверить, что деверь ухитрялся прятать такой огромный кусок своей жизни от всех. Как легко он жил и здесь, с ними, и там, в своей секретной реальности. Как его хватало на всех?
– Не могу понять тогда, — пробормотала она, — зачем он женился на Татьяне. Если любил тебя, то зачем?..
– Я не уверена, — сказала Вероника, — но, мне кажется, назло. Когда я отказалась от его предложения, он исчез на несколько месяцев. Молча скидывал деньги на карту, но ни звонков, ни сообщений, ни визитов. Я всё равно чувствовала, что я под присмотром, не знаю, как объяснить. А потом приехал, я женюсь, говорит. Ждал, что я отвечу. Я говорю: поздравляю. А он так, знаешь, даже за голову схватился и говорит: «Что ты за человек такой, Ника? Что тебе надо? Как так получилось, что именно тебе я не нужен?» Потом пропал, появился уже после свадьбы. Мы в последние годы с ним понемногу отдалялись друг от друга. Мне хотелось отдельной жизни, своей. Но не хотела Славу лишать отца. Приходилось… балансировать.
Наталья смотрела на собеседницу и пыталась угадать в ней то, во что влюбился брат её мужа. И не просто влюбился, а любил, страдал, скрывал. Красивый чёткий профиль, большие глаза, чётко очерченные скулы и подбородок. Наталья догадывалась: Филиппова-старшего зацепила женщина, которая хотела жить сама по себе, как та кошка. Окруженный по жизни теплом и любовью, купающийся во внимании женщин, он не мог разгадать ту, которая его не любила. И поэтому он был в её плену, в её власти. Наталья не могла этого понять, но чувствовала – так оно и есть, так бывает.
– Я вообще думала, что мы со Славой так и останемся в тени, – продолжала Вероника, – никто никогда ничего про нас не узнает. Сын уже почти вырос, станет жить своей жизнью, будет общаться с отцом без меня. Я наконец стану независимой, свободной. И тут вижу в новостях: доктор Филиппов умер, прощание там и тогда. И вдруг так страшно стало. Как будто мы совсем одни остались. И ладно я, но Слава… Я же знала, что у Петра Ивановича есть дети, огромная родня, много братьев, про племянников он часто рассказывал – вот, новый племянничек народился! И я подумала: если вдруг со мной что-то случится, то Славка совсем один на этом свете останется. А ведь у него есть братья и сёстры, дядья и тётки. Имею ли я право лишать ребёнка родных людей? Ведь надежды, что однажды их познакомит Пётр Иванович, больше нет.
Ника растерянно посмотрела на Наталью и пожала плечами, выражая неуверенность в правильности своего поступка.
– Всё правильно сделала, – сказала Наталья и дотронулась до узкой холодной руки собеседницы, – как бы ни было, а всё же родная кровь. Ну, и Славка твой похож на Петра… слов нет, как похож.
Вероника кивнула:
– Я в этом поначалу тоже видела какую-то насмешку судьбы: вот тебе, Ника, двойник Филиппова. Он теперь навсегда с тобой.
– Жизнь покажет, насмешка это или благословение, — возразила Наталья и не смогла удержаться от вопроса. – А у тебя сейчас мужик-то есть?
– Нету, — сказала Вероника просто. – У меня только работа и сын. И всё. Раньше мне казалось, что вот Филиппов исчезнет из моей жизни, и я вздохну спокойно, полной грудью. А я знаешь что? Не представляю, как мы теперь? Как я одна? Как я без него-то?!
Вероника вдруг закрыла лицо руками и заплакала, сразу громко и надрывно, как потерявшаяся девчонка.
Наталья почувствовала, как покатились по её щекам крупные, горячие слёзы. Слёзы скорби по любимому родственнику и жалости к его, оказывается, не такой уж и счастливой жизни с горькой тайной. И она, самая младшая в их семейном клане, почувствовала себя предводительницей этого клана. Наталья обняла Веронику и зашептала ей на ухо:
– Не одна ты, не одна. Вы теперь наши.
конец
Скажи мне, ты счастлива с ним?