А что если я изменила тебе?

Окончание рассказа «Не то». Предыдущая часть здесь.

***

В следующий раз Витя вошёл в Нинину квартиру с пакетом. В нём лежали тапки, футболка, шорты, зубная щётка – всё это Нина с интересом рассматривала, пока Витя раскладывал вещи на выделенной ему полке в шкафу. Делал он всё это так непринуждённо, словно привез вещи с дачи, а не внедрил их в чужую квартиру. Нина поражалась этой лёгкости, при том, что отношения между ними были, мягко говоря, неопределенными.

Витя был нежен, ласков, но осторожен и относился к Нине бережно. Не заходил дальше поцелуев, обожающих взглядов и смелых прикосновений. Нине нравилось, действительно нравилось, но каждый раз она сжималась внутренне, потому что подозревала, что вот сейчас он захочет большего, а она не готова. Даже в мыслях она не могла представить, что Витя раздевает её, сам скидывает одежду – и…? На фантазию Нина никогда пожаловаться не могла, но тут воображение отказывалось подчиняться. Нина никогда не видела обнажённых мужчин, кроме мужа и сыновей в детстве. И не сказать, чтобы ей когда-нибудь хотелось исправить это упущение. Неужели она просто боится того самого момента, когда страсть возьмёт верх?

Ну, предположим, дойдёт до страсти. И она, Нина, привыкнет к Вите и даже увлечётся им. А что потом? Витя почти уже по-хозяйски вёл себя в её квартире, переодевался, когда приезжал, мыл посуду, уходя, захватывал мусор. Но при этом так же спокойно рассказывал о том, что, кажется, нашёлся покупатель на родительскую квартиру. И домик в Подмосковье, куда он планирует перевезти маму с папой, тоже какой-то «нарисовывается». И, вроде, всё идёт неплохо, и к декабрю, вероятно, все дела на Родине он уже закончит. Нина слушала, разделяла его энтузиазм, но несколько раз останавливала себя от того, чтобы спросить: а я? Что будет к декабрю, если… Очень много «если» возникало в её голове. Но при каждом из них она понимала, что ни в какую Москву она не поедет, позовёт он её с собой или нет. А значит – стоит ли всё того, чтобы серьёзно об этом думать?

Лето заканчивалось, Нина с огромным удовольствием вышла из самого тягостного в своей жизни летнего отпуска, вернулась на кафедру, взялась освежать в памяти кое-что из критики. И даже решила написать внеочередную статью в научный журнал. В один из вечеров Витя приехал с ведром огурцов и застал Нину сидящей за ноутбуком в окружении разложенных книг, распечаток статей и ксерокопий.

– Ниночка Петровна, — подошёл, наклонился, поцеловал сначала в щёку, а потом в шею, — давай огурцы солить! Я припёр ведро отличнейших огурчиков!

– Витя, я не люблю солить огурцы. Даже так – я ненавижу солить огурцы, помидоры и особенно – капусту.

— Не беда, я сам посолю, у меня в машине даже банки есть. Ты помоги мне, а не хочешь помогать, то хотя бы компанию составь. Я божественно солю огурцы, вот увидишь! Будешь есть и меня вспоминать добрым словом!

Нина сняла с носа очки и посмотрела на Витю долгим взглядом, внимательно:

– Ты хочешь засолить для меня ведро огурцов? Витя, ты переоцениваешь мои способности. Я одна не съем ведро солёных огурцов ни за год, ни за два. Тебе придётся мне помочь.

– Ну, если успею – обязательно поедим огурчики да с жаренной картошкой!

– Если успеешь?

– Ну, я же уеду через пару месяцев, а им надо будет постоять какое-то время. Но уж банку-две мы с тобой точно успеем приговорить.

Нина резко поднялась:

– Витя, мне не нужны солёные огурцы. Ни сейчас, ни потом. Если хочешь – соли, кухня в твоём распоряжении. Но сначала ты должен пообещать мне, что заберёшь все банки до единой с собой в Москву или Подмосковье, где ты там соленья хранишь… Мне твои огурцы не нужны.

– Нина, ты злишься?

– Скажем так, я раздражена.

– Почему?

– Потому что я не хочу, чтобы ты оставлял мне огурцы, которые я не ем. Я не хочу твоей заботы, твоей щедрости «на прощание». Я вообще не понимаю, зачем тебе всё это.

Витя молча смотрел на неё, на лице его не отражалось вообще ничего. Потом он произнёс очень ровным голосом:

– Всё это мне нужно потому, что я люблю тебя, Нина. Ты женщина моей мечты. Я понимаю, что в трудный момент твоей жизни свалился тебе как снег на голову. Но я хочу просто быть рядом. Я вижу, что ты пока воспринимаешь всю нашу ситуацию с трудом, но я подожду. Это непросто, но я жду. Я хочу тебя. И хочу, чтобы тебе было хорошо. Я не хочу загадывать, заглядывать куда-то далеко. Я хочу, чтобы сейчас, сегодня, ты жила полной жизнью. У нас есть сегодняшний день, и в этом дне мы можем быть счастливы.

Слово «люблю» поразило Нину, и она почти не услышала всё остальное. «Люблю» было слишком ответственным, слишком громким для неё, слишком… просто слишком.

– Витя, ну какая любовь?! – воскликнула она. – Увлечение мимолётное – это я могу понять. Но любовь! Ты разве не видишь, что я старуха?! Я просто раздеться перед тобой стесняюсь, а ты про любовь говоришь. Мне очень приятно рядом с тобой, но я уже не тяну на героиню романтической повести! Я вот как раз сейчас огурцы должна на даче солить и компоты закручивать, просто я ненавижу всё это, а так – это вполне подходящее занятие для дамочки моего возраста. От меня даже муж ушёл к более молодой женщине, потому что я уже всё, прочитанная книга…

– Господи, Нина, что с тобой сделал твой брак, — сказал Витя, и Нину словно ударили, – твой Иван Григорьевич загубил в тебе всё самое прекрасное, что в тебе есть. Убедил тебя в том, что ты старуха, что у тебя всё позади, что тебе нечего уже ждать от жизни… А, знаешь, Нина, как я тебя вижу? Ты прекрасная взрослая женщина, потрясающе обворожительная, под знаменем твоей улыбки можно идти завоёвывать страны и континенты. Ты тёплая и живая, Нина! Ты живая! Ты самая живая из всех женщин, которых я знаю! К тебе невозможно не тянуться. А муж твой – полный дебил, дурак, как можно было уйти от такой, как ты?!

И тут Нина заплакала. Хоть обещала себе не плакать. Но слёзы просто брызнули из глаз, обильно и неудержимо. Она плакала навзрыд, почти сразу притянутая к надежной груди Вити. Он гладил её по волосам, по спине, вытирал ей слёзы, шептал: «Ну всё, всё, тихо, моя хорошая, тихо, всё хорошо, я с тобой». А Нина плакала и плакала, и не могла остановиться. И одна мысль крутилась в её голове, горькая и едкая, разъедающая все другие: Ваня, думала Нина, за что же ты так со мной, ведь я думала, что мы состаримся вместе, а получается, рядом с тобой состарилась только я.

Огурцы не были засолены. В этот вечер страсть, как для себя формулировала Нина, победила. Утром она заглянула в себя и нашла в душе вакуум, абсолютное отсутствие хоть каких-то эмоций. Только раздражение, направленное на себя. Несколько раз за ночь она назвала Витю «Ванечкой». Он сделал вид, что не заметил. Но Нина-то заметила!

Вечера и даже ночи страсти повторялись. Они давали наслаждение, но не приносили радости. Оказалось, так бывает. «О, великая русская литература, — думала Нина, шагая на работу и чувствуя себя разбитой, — я всю жизнь посвятила тебе, а ты всё же не смогла меня предупредить, что так бывает: наслаждение есть, а радости нет». И новый опыт, который говорил Нине, что Ванечка в «постельных делах» был не так виртуозен, как она себе представляла, тоже не радовал. Ванечка многого не знал и не умел, как оказалось, но также оказалось, что не это главное. Главное – быть в такие моменты со своим человеком. Витя – бедный мой Витя, думала Нина – таким человеком не был. Хоть и старался.

Начался сентябрь. Нину закружило в привычном и таком любимом водовороте начавшегося учебного процесса. Новые лица и прежние авторы – что может быть лучше? Витя стал чаще отлучаться в Москву, и она по нему даже немного скучала, без него собственный дом по-прежнему казался ей слишком большим и некомфортным, как одежда с чужого плеча.

В начале ноября Виктор Смирнов снова устроил Нине романтический вечер, и в мягком свете всё того же ресторана сказал ей, что все его дела в городе закончены и пора возвращаться в Москву.

– Пожалуйста, поедем со мной, – это звучало умоляюще, но так, что Нина поняла – он всерьёз рассчитывает на то, что она может согласиться.

– Ты с ума сошёл. В качестве кого? Что я там буду делать?

– Не важно, в каком качестве. В качестве моей женщины. Ты будешь работать в вузе. В Москве очень много вузов, Нина, и совсем другой уровень.

– Витя, перестань. На кого я оставлю свою кафедру, свою квартиру, — чуть не сказала «Ванечку», но вовремя остановилась.

– Кафедра, значит? – Витя коротко рассмеялся. – А я? Нам же хорошо вместе. Или нет? Скажи мне честно, Нина: тебе хорошо со мной?

Нина помолчала, пригубила вина.

– Не берём сейчас в расчёт то, что в Москве мне где-то надо будет жить, где-то работать, чем-то заниматься. Просто напомню тебе. Ты женат.

– Не в жене дело, я же вижу.

– Возможно, не в жене. Но только подумай: я – любовница женатого мужчины, весьма двусмысленное положение. При этом я совсем недавно сама пережила предательство мужа. У меня от всего этого голова кругом. Я слишком… (хотела сказать «стара», но снова сдержалась) … хорошо осознаю реальность этой ситуации.

– Если ты захочешь, если просто скажешь, я разведусь.

– Не надо! – Нина испугалась, и по этому испугу Виктор всё понял.

– Ты не любишь меня.

– Да, не люблю. Прости, Витя.

– Но нам же было хорошо, Нина! Разве ты притворялась?

– Нет, мне было хорошо. Но это… не то, Витя. Не то.

Во взгляде Вити, обычно непроницаемом, полыхнула горькая догадка:

– Нина, ты жалеешь, что связалась со мной?

– Нет, конечно, нет, — быстро сказала Нина, и прозвучало это так натянуто и неправдиво, что ей стало не по себе. Не научилась врать другим, подумала, только себе. Только себе.

Витя рассмеялся:

– Ниночка Петровна, ты очаровательна в своей попытке пожалеть мои чувства. Но не стоит, я большой мальчик, я выдержу. Может быть, хотя перед моим отъездом сходим в театр? Завтра премьера. Я, честно говоря, уже и билеты купил.

– Не могу, прости. Прости. Завтра Ванечка… Иван Григорьевич должен прийти. Звонил, что-то опять хочет забрать, я обещала быть дома, — на этот раз ложь получилась более убедительная, будничная, простая.

– Хорошо. Я всё понял.

Нина рассталась с Витей у двери своего подъезда. Он поцеловал её в щёку, сел в такси и уехал. Больше они не виделись.

В середине декабря беглый муж Ванечка пришёл за коробкой дедовских ёлочных игрушек и вдруг попросил разрешения остаться. Выглядел жалким и таким неприкаянным, что Нине не хватило духу выставить его за дверь. Постелила ему на диване, но Ванечка пришёл к ней в супружескую кровать, привычным движением отбросил одеяло, подвинулся к ней, прижался к плечу. Шептал что-то, просил прощения, а у Нины колотилось сердце. Родной запах, родной голос, даже матрас прогнулся под тяжестью Ванечкиного тела привычно, словно узнав хозяина. И теперь всё это, самые дорогие мелочи, из которых состояла её прошлая жизнь, стали символом его предательства и её несостоятельности. Как женщины, как жены, как возлюбленной.

– Не прощу тебя, никогда не прощу, – сказала Ванечке Нина.

– Я знаю, Нинок, я знаю, – быстро зашептал муж, – мне нет прощения.

Через несколько дней Ванечка наткнулся в шкафу на полку с вещами Вити Смирнова. Не решился спросить вслух, но вопросительно и несколько даже возмущённо поднял брови. Нина молча взяла футболку и шорты и выкинула в мусорное ведро.

– А что, если я изменила тебе, Ванечка? – спросила она мужа много позже, уже после Нового года. Мыла посуду, а он зашёл на кухню и наливал себе чай.

Ванечка на секунду присмотрелся к ней, а потом расхохотался:

– Нинок! Выдумщица ты моя! У тебя уже внуки на подходе, а ты… изменила? Давай уже забудем эту историю, я прошу тебя. Да, я виноват, но не могу же я вечно каяться.

– А у тебя? У тебя разве внуки не на подходе? У нас с тобой будут общие внуки, а ты мне изменил, тем не менее.

– Мужчины – это другое. Нинок! Ну, я прошу тебя. Давай не будем об этом! Что мне сделать, чтобы ты уже забыла?

– Я не забуду, Вань, – сказала Нина жёстко. – Потому что я живая! Ты понимаешь, живая? И меня ещё можно ценить и любить!

– Можно, – муж быстро подошёл, примирительно погладил по спине, чмокнул в плечо, — разве я спорю? Я тебя очень люблю и ценю! Очень ценю! Изменила? Ну, и прекрасно, значит, у нас с тобой «один-один», ничья! Давай не будем ссориться, умоляю тебя. Скажи лучше: что у нас на обед?

конец