Дались вам эти дети

МАЛЫШ, ЕГОЗА И ИВАНОВ

рассказ, окончание. Начало тут.

***

С этого вечера заочного знакомства с вот-вот-бывшей-женой всё пошло как-то наперекосяк. Иванов то не мог уйти с работы, то заболела собака. С наступлением осени обострилась болезнь у мамы, и в какой-то момент Настя поняла, что она уже полгода встречается с мужчиной, но так до сих пор и не знает, чем болеет его мама. И спрашивать почему-то не хотелось. А ещё не хотелось спрашивать про развод. Настя не стала скрывать от себя, что она боится услышать ответ, что не скоро. Или вообще никогда.

Встречаться они стали реже, и Настино безоблачное счастье стала разъедать тоска. Начались качели: с ним ей было очень хорошо, а без него – очень плохо. Без каких-то переходов: либо так, либо так. Обнимая его на своём диване, она смотрела в эти глаза и верила – абсолютно всему: вот поправится мама, будем жить вместе, малыш. Когда Иванов уходил, и Настя оставалась одна в пустой гулкой квартире, она чувствовала, что что-то не так. Чего-то не хватает. Что она не знает, за что зацепиться, чтобы уговорить себя, что всё нормально. Она ничего не знает об Алексее за пределами своей квартиры. Сделала она это своими руками? Или это он подвёл её к этому: «мы, Ивановы» существуют только здесь, только на этом диване. Когда обладатель зелёных глаз выходит за дверь, никаких «мы» нет. «Останься», — писала она ему вслед в ватсап. «Не могу, малыш, не могу», — отвечал он из такси.

В ноябре Настя приехала на другой конец города в гости к подруге Соне, зашла в магазин около её дома и взглядом упёрлась в рыжую косу. Эту косу невозможно было не заметить и не узнать, наверняка она была одна на весь город – такая плотная, отливающая золотом, тугая. Девушка с косой стояла спиной, рассчитываясь у кассы, а когда повернулась, то Настя увидела, что это она, Иванова-жена. И что её бледно-зелёное пальто не сходится на внушительном беременном животе. Проходя мимо, Алла посмотрела на Настю глазами, наполненными счастьем и покоем. А Настя осталась стоять, оглохшая и мигом как-то отупевшая. Потом взяла себя в руки, купила маковый рулет, кое-как дошла до квартиры подруги, а там сползла по стене на пол и стала реветь, ужасаясь тому, сколько в ней накопилось этого отвратительного горестного воя. Соня сидела рядом, на полу, подливала в бокал красного вина и гладила по руке.

Настя приехала домой и села к компьютеру, открыла «ВКонтакте», вбила «Алла Иванова». Просмотрела несколько десятков Ивановых – и Алл, и Ась, и Алис. Косы среди них не было. Тогда она покопалась в памяти и напечатала в строке поиска: Алла Егоза. И вот они – и круглые глаза, и коса, и живот. Настя кликнула, зашла на страницу, а там… Море, камешки, заваленные горизонты, шашлыки, мороженое и – муж, муж, муж. Смеющийся. Солнцезащитные очки закрывали зелёные глаза, и это был чужой человек – жестокий, лживый, двуличный. Настя сломалась на снимках семейной фотосессии: Иванов ласково целовал беременный живот жены. Она выключила компьютер, поняв, что трясущаяся рука еле может нажимать на мышку. Потом побежала в туалет, и её вырвало, но легче не стало.

— Ты знаешь, что твоя жена беременна? – спросила она, пока Иванов ещё только снимал ботинки в прихожей.

Он распрямился и посмотрел на Настю долгим взглядом. Потом молча кивнул.

— Это твой ребёнок?

— Давай я пройду, мы сядем и поговорим спокойно, — примирительно и чуть устало сказал Алексей.

— Ты что, не видишь, что я не могу спокойно?! – воскликнула Настя, но прошла на кухню и включила чайник.

Они впервые сидели на кухне, минуя диван. Настя наливала кипяток и старалась сосредоточиться, чтобы не тряслись руки и губы. Развернулась, чтобы поставить чашки на стол: родные зелёные глаза смотрели на неё открыто и… страдающе? Такого взгляда она никогда не видела у Иванова. И даже представить себе не могла. Диафрагму свело, и стало трудно дышать.

— Итак, я повторю свой вопрос, он для меня очень важен. Алексей, это твой ребёнок? – Настя ощущала свой вопрос копьём, направленным в грудь собеседника.

— Алексей? – он горько усмехнулся. – Непривычно слышать от тебя своё имя. Да, Анастасия (имя прозвучало звонко, как пощёчина), это мой ребёнок.

— Но ты мне говорил, что ты не можешь иметь детей!

— Я тебе солгал.

— Зачем?! Я ведь могла забеременеть! Как ты мог…

— Я знал, что всё будет нормально. Что мне повезёт. Ты забеременела – мне повезло. Ты не забеременела – мне тоже повезло. Я ведь действительно в тебя влюбился. Вот такая логика примерно, малыш.

— Малыш?! – вдруг закричала Настя, и Иванов отшатнулся. – Какой я тебе малыш?! Малыш в животе у твоей жены!!! Как ты мог со мной вот так… Я же верила тебе… За что, в конце концов?! – голос предательски задрожал, но Настя проглотила колючий комок в горле и не заплакала. Судорожно хлебнула чай, обожгла губы и нёбо, но заметила это не сразу.

По лицу Иванова она поняла, что он не застигнут врасплох, он давно ждал этого разговора и, похоже, готовился. Так вот что было не так, промелькнула мысль, он готовился к разговору.

— Слушай, Насть, я виноват перед тобой. Я врал тебе, да. Но у меня есть оправдание! (он поднял вверх указательный палец) Когда мы познакомились, мы с Алей действительно очень сильно поссорились, она ушла от меня. Она забеременела, а я не хотел… Ну, короче, не хотел ребёнка, а она хотела. Она ушла, и на следующий день я встречаю тебя… Насть, пойми меня, пожалуйста, ты такая… Я не смог устоять. Я бы себе потом не простил.

Настя сидела, облокотившись на стол, и в упор смотрела на Иванова. Она понимала, что слова давно подобраны, выверены, она слишком долго была слепа, у него было время подготовиться.

— То есть вы живёте с женой, и у вас всё нормально? Вы помирились?

— Ну, я бы так не сказал, что всё нормально. Но мы живём вместе, да.

— Ты любишь её?

— Может быть, ты не будешь задавать вопрос, ответ на который ты не готова услышать?

— Я готова! Ответь мне: ты любишь её?

— Да, Насть, я люблю её.

И в эту секунду Настя поняла, что она не была готова. Слёзы хлынули помимо её воли и стало нечем дышать. Иванов продолжал пить чай, аккуратно ставя чашку на стол. Такая его безучастность разозлила и даже рассмешила Настю:

— Почему ты такой спокойной, Иванов? Тебе вообще на всё и на всех наплевать?

— Нет, мне ни на кого не наплевать. Просто я начинаю привыкать к женским слезам.

Сказано это было с издёвкой, и Настя поняла: он сравнил её с женой. И как-то всё встало на свои места. Вот Алла – беременная, плачущая, упрямая и капризная, а вот Настя – лёгкая, смешливая, без проблем и заморочек. И этот разговор на кухне уравнивает их, делает одинаковыми истеричками, которым надо больше, чем он, Иванов, может им дать. Словно прочитав Настины мысли, Алексей сказал:

— Насть, ты невероятная. Я втюрился в тебя, как пацан. Мне с тобой было так легко, так весело, так… круто. Но потом… так получилось, я обещал сходить с ней на УЗИ, просто поддержать. Ну, а там пацан, понимаешь. Сын. И я решил, что… в общем, мы съехались обратно. Ну, и живём, скоро рожать.

— А как же я?

— Тебя я тоже люблю.

— Но так же не бывает.

— Бывает, малыш, бывает.

Настя успокоилась, молча допивала остывший чай. Иванов тоже молчал, что-то листал в телефоне, выглядел каким-то потухшим, отстранённым и… чужим. Чужим мужчиной. Глядя на него, Настя впервые почувствовала, что он принадлежит не ей, а другой женщине и её ребёнку, другой жизни. И всегда принадлежал, просто Настя не видела этого или не хотела себе в этом признаваться.

— Ну, и что мы будем теперь делать? – наконец прервала она молчание и попыталась даже улыбнуться.

— Я не знаю, — помолчав, ответил Иванов. – От жены я не уйду. Но и с тобой расставаться не хочу, мне с тобой хорошо.

— А жена твоя знает, что у тебя есть любовница? – Насте вдруг захотелось, чтобы не ей одной было так больно.

— Без понятия. Возможно, догадывается, но меня не спрашивала.

Было сказано это так легко и так холодно, что Настя сказала:

— Иванов, ты такой… страшный человек, оказывается.

— Насть, — зло сказал тот, облокотившись на стол, — я самый обычный мужик. Слышала что-нибудь о том, что мужчины от природы полигамны? Я на своей полигамности не настаиваю, мне просто нравятся сразу две женщины. А вы, женщины, не страшные люди? Я не хочу ребёнка, но мне его навязывают. Я, может быть, не готов быть отцом? Но кого это интересует? Или вот ты: мне с тобой офигенно, весело, интересно, секс прекрасный. Есть у меня жена или нет, никак не влияет на то, что нам с тобой хорошо. Но нет же, тебе правда нужна. Ну, вот она правда, получи.

— Мне не правда нужна, — тоскливо сказала Настя. – Мне нужен ты. Целиком. И штамп в паспорте. И дети тоже.

— Дались вам эти дети, — сказал Иванов с досадой. Потом помолчал и добавил:

— В общем, меня всё устраивает. Я тебя люблю и мне с тобой хорошо. Но решать тебе: сможешь ты со мной дальше встречаться или нет. Если нет, я пойму, хоть это и будет очень тяжело.

Настя даже рассмеялась:

— Тебе, похоже, тяжелее всех в этой ситуации.

Иванов молча встал и вышел из кухни. Настя пошла за ним. Он обувался в прихожей, надел куртку. А потом посмотрел на Настю долгим взглядом, и у неё внутри стало невыносимо горячо от этого взгляда самых красивых на свете зелёных глаз, в полумраке прихожей казавшихся ещё более яркими.

— Настя, я люблю тебя. Прости меня, пожалуйста. Я не хочу делать тебе больно, я просто хочу быть с тобой, хочу, чтобы всё продолжалось. И всё.

— Уйдёшь от жены ко мне, Иванов?

— Нет, — ответил тот сразу, не думая.

— Тогда ничего не может продолжаться, — сказала Настя, хотя сама не могла поверить в это.

— Решение за тобой, малыш, — сказал Иванов, словно ударив Настю в грудь этим ласковым словом, словно дёргая им за поводок, которым она была к нему привязана. – Я буду ждать от тебя звонка.

Он подошёл к Насте, притянул к себе, обнял крепко, проведя уверенной рукой по спине от талии к шее, и поцеловал долгим поцелуем. «Ты всё равно моя» — говорил этот поцелуй. А потом развернулся и ушёл, осторожно прикрыв за собой входную дверь. Настя повернула голову и увидела себя в зеркале, висевшем тут же: на неё смотрела опухшая растрёпанная женщина с взглядом побитой собаки. Хозяин ушёл, но поводок не снял. И Настя почувствовала в себе, кроме выкручивающей внутренности боли, — надежду. Что Иванов вернется. Прямо сейчас или через несколько дней. И вернуть это просто – нужно только позвонить, только написать ему. Любое слово – и он снова войдёт в эту дверь.

Настя схватила телефон и судорожно нашла в списке контактов строчку «Любимый Иванов». И спешно, пока не передумала, удалила номер. Потом открыла ватсап и так же быстро, не перечитывая, удалила всю переписку. А после этого залилась слезами и плакала-плакала-плакала следующий месяц с перерывами на работу и на сон.

Через месяц на странице Аллы Егозы она увидела фотографию крошечного некрасивого человечка: у Иванова родился сын Игорь. Ещё через неделю – фотографии с выписки из роддома: улыбающийся Иванов стоял со свёртком на крыльце больницы, зелёные глаза были чуть ошалелые, но счастливые. Ничего не было в них от фразы «Дались вам эти дети». Настя закрыла страницу Аллы Егозы и больше никогда не открывала ей. И плакать перестала.

конец