Давно не выкладывала свои рассказы. Исправляюсь. Перед вами старенький рассказ из сборника «Общие родственники».
ПЕРВАЯ БРАЧНАЯ
Цветы лежали на кровати и на креслах. И весь пол по периметру комнаты был завален букетами. И в какой-то момент Маше показалось, что комната похожа на свежую могилу, а не на гостиничный номер для молодоженов. Она стояла посреди этой умирающей клумбы в своем пышном свадебном платье и растерянно осматривалась:
– Жалко цветы.
— Всё нормально с ними будет, — сказал Петя, выходя из ванной комнаты и стягивая с себя галстук, — сейчас горничная принесет вазы.
– Лучше вёдра.
– Да, пожалуй.
Петя скинул цветы из кресла, упал в него сам, тут же закинул ноги на стеклянный журнальный столик:
– Я устал как собака. Клянусь, когда в следующий раз буду жениться – только регистрация, без вот этого всего. Маш, подай бутылку шампанского, в холодильнике должна быть.
Маша молча подошла к холодильнику, достала бутылку ледяного игристого, донесла ее до новоиспеченного мужа. Пока он ловко и быстро разделывался с пробкой, стянула ненавистные чулки, с удовольствием почувствовала пятками шершавый ворс гостиничного ковра, застыла с этим ощущением блаженства на пару секунд.
– Будешь? – Петя уже глотнул из горла, на белой рубашке темнело несколько пятен от упавших капель.
Мария осторожно переложила букеты из второго кресла на кровать, провалилась в уютную мягкость велюра, закинула ноги на стол. Теперь голым пяткам была в радость прохлада стекла. На ноге ровными красными линиями выделялись следы от ремешков свадебных босоножек. Ногам однозначно было хорошо. Петя протянул мокрую и скользкую бутылку, Мария взяла и совсем чуть-чуть глотнула. Шампанское ледяным ножом резануло внутри от горла до желудка. Она закашлялась, и это ощущение прошло.
– Ну, что, — начал муж, аккуратно высвобождая из женских рук бутылку, — расскажи мне. Каково это – выходить замуж за нелюбимого мужчину?
Моментально свело солнечное сплетение, пришлось громко выдохнуть. Петя смотрел с интересом и ненавистью.
– А можем мы хотя бы свадебный день провести без твоей паранойи, Петь? – тоскливо спросила Маша, уже заранее зная правильный ответ на свой вопрос.
– Давай сделаем вид, что я сейчас не слышал, что ты назвала меня параноиком, — он усмехнулся и отхлебнул еще шампанского. – Но мне действительно интересно. Клятвы, тосты, «горько» — не противно тебе было?
— Не противно! Для меня это все по-настоящему, — Маша поняла, что начинает злиться. – Жаль, что для тебя – нет.
— Да почему, — Петя откинулся в кресле, и со стороны могло бы показаться, что он максимально расслаблен и доволен жизнью, но Маша видела, что муж уже весь напряжен и готов к бою. – Для меня-то как раз всё по-настоящему. Я тебя люблю. Это ты меня не любишь. Поэтому я и спрашиваю – каково это?
«Я ненавижу тебя», — почти сказала Маша, но тут раздался деликатный стук в дверь. Горничная, шустрая и улыбчивая, принесла три вазы, но потом, осмотрев комнату, сказала: «Я ведро красивое сейчас принесу», — и ушла, тихо прикрыв дверь. За эти полминуты Маша передумала говорить хоть что-то.
– Ну, и что? Молчишь?
– Молчу.
– Сказать нечего?
– Не хочу ругаться.
– А давай не будем ругаться, — миролюбиво сказал Петя и в очередной раз сделал глоток из бутылки. – Давай просто поговорим.
– Не верю в твое миролюбие, Пётр, — ответила Маша, — но давай попробуем.
– Вот она, разница между нами, Машенька: я делаю, а ты всё пробуешь. Попробую пожить с мужиком – авось, предыдущего забуду. Не получилось. Ну, давай попробую замуж за него выйти, да свадьбу попышнее устрою – дело верное, забуду бывшего. Ну и как оно? Уже забыла или только пробуешь опять?
Маша смотрела на свои голые ноги, шевелила пальцами с красивым маникюром, перебирала руками оборку на платье, краем сознания подмечая на белизне шелка следы от соуса, вина и дурацких конкурсов тамады. 
– Бедный, — сказала она наконец. – У тебя сегодня свадьба, и ты потратил ее на такие мысли. Мне жаль тебя.
Петя хохотнул, но короткий смешок был холоден, как шампанское в бутылке:
– Она меня жалеет. Какая прелесть! Ты себя пожалей – ты вышла замуж без любви! И планируешь жить так же. А меня жалеть не надо. Я же вижу, что это не свадьба, а фарс. Но ты этого фарса хотела – получи! А я как раз очень весело провел сегодняшний день! Как в цирке! Вот друзья твои, например, и поздравляли, и подарки дарили, и «горько» как кричали! И каждый из них помнит же, как ты еще три месяца назад в подъезде перед дверью сидела сутки, чтобы ненаглядный твой тебя назад пустил, чтоб не бросал!…
– Никому я не рассказывала этого, – взвизгнула Маша и вскочила на ноги. – Это я только тебе сказала! Дура! Какая я дура!
– …Или вот мама твоя. Что она нам подарила там? Путевку в Париж? Ну, какая же прелесть! Знает ведь, как ты любишь этот город. Знает, что там он тебя по Сене катал на катере и на этом же катере…
– Замолчи!!! — в Петю полетел букет белых роз. – Мама ничего такого не знает!!! Ты читал мою почту?! Точно!!! Ты же читал мою почту!!! Ненавижу тебя!!!
– А я тебя люблю, дорогая, — букет попал по ногам, и Петя пнул его в угол.
Снова постучали в дверь. Горничная вошла, за долю секунды оценила обстановку в номере, поставила ведро у порога и скрылась. Дверь гулко закрылась.
Маша набрала воды в ведро, поставила его на пол у кровати и начала собирать по полу цветы, утрамбовывать их в один огромный букет. Руки не слушались – тряслись. Наклоняться и дышать было тяжело из-за корсета. Постоянно взгляд цеплялся за обручальное кольцо, точно такое же, как у Пети, только на 4 размера меньше. Муж молчал. Голову запрокинул, глаза закрыл, бутылка безжизненно повисла в его руке. Но Маша видела, что он не спит.
– Если ты читаешь мою почту… – начала она тихо, себе под нос, обламывая с толстых розовых стеблей безжизненные листья, – Если настолько не доверяешь мне… Если считаешь, что я не люблю тебя, а люблю другого… Зачем ты позвал меня замуж? Зачем тебе это было надо?
Петя помолчал. Потом глаза открыл, выпрямился, бутылку поставил на стеклянный стол, от глухого звона стекла Маша поморщилась.
– Сам себя спрашиваю. Хочется ответить, что позвал замуж, потому что люблю тебя. Хочу, чтобы ты была моей женой. Рядом была всегда. Дети, все дела. Потом опять спрашиваю себя: а зачем тебе, друг, женщина, которая тебя не любит? Более того – любит другого. Письма ему пишет…
– Ну, это же не любовные письма! Мне просто не хватает… общения с ним!
– Пишет письма тайком. Рассказывает в этих письмах о том, о чем мне не говорит. И это еще противнее, если честно. Писала бы любовные – было бы все понятно – обида, гормоны, что там у вас еще, у женщин, бывает. А тут твоя баба какому-то мужику докладывает про каждый свой день, и про твой день, друг, тоже докладывает. А что еще противнее? А что этот, бывший, ей не отвечает. А она ему всё равно пишет. И ты понимаешь, что она не только тебя не любит, так она еще и полная дура.
Петя замолчал. В этот момент огромный шип розы вошел в Машин палец почти наполовину, и она заплакала – сразу и навзрыд. Отшвырнула букет, села в своем платье, как в облаке, на пол, закрыла лицо руками. Плакала и чувствовала, как вместе со слезами по щекам обильно потекла тушь. 
– Это ты всё придумал! – крикнула она сквозь слезы. – Это ты придумал жениться! Ты говорил, что ты меня спасешь, что защитишь! А сам что – наказываешь?! Это ты всё сам!!!…
– Наказываю – да, пожалуй, — Петя подполз к ней, сел рядом, провел пальцем по голому плечу в блестках. – Но ведь ты мне сказала, что ты будешь со мной. А я тебе сказал, что вместе мы справимся. А ты со мной – только наполовину что ли. На самом деле, ты и не со мной, и не с ним. Ты хотя бы сама с собой? Хотя бы понимаешь, что делаешь? На свадьбе этой дурацкой настояла… Я же думал – распишемся тихо, спокойно, а тут…
Голос у Пети не смягчился, а стал какой-то бесцветный, как у тяжело больного человека.
Маша с трудом поднялась с пола и вслепую пошла в ванную. Там она просидела на полу до тех пор, пока не перестали литься слезы, потом ополоснула лицо ледяной водой. Посмотрела на себя в зеркало – и невольно рассмеялась. Вымыла лицо с туалетным мылом, долго терла глаза – теперь в отражении была бледная и опухшая чужая женщина, но хотя бы не монстр с черно-синими разводами до подбородка.
Петя лежал на кровати, смотрел в телефон.
– Все поздравляют нас. Слова такие хорошие пишут. Фоточки уже выкладывают, — сказал он, когда Маша вошла в комнату. – Отвечать никому не буду.
– Как хочешь.
– Завтра у нас воскресенье, — Петя отложил телефон и внимательно посмотрел на жену, — отоспимся, отдохнем. А в понедельник пойдем в ЗАГС и разведемся.
– Ты уверен?
– Да, затянулась игра что-то. Уже не смешно даже.
Маша нащупала пальцами шпильку в косе, вытащила ее. Потом еще одну, и еще. Тугой узел прически ослаб, голове стало хорошо, даже мурашки побежали от затылка к пояснице.
– А мне смешно, – сказала она. – Правда – смешно. Столько нервов и денег – коту под хвост. И мы дураками будем выглядеть перед всеми родственниками и друзьями.
– К счастью, у нас с тобой нет общих друзей. И общих родственников тоже. А ведь могли бы быть.
Тут Маша рассмеялась.
– Хотя, если вдуматься, наши с тобой общие родственники – это только дети, — подхватив ее веселье, почти радостно сказал Петя. – Но не успели, слава богу.
Маша засмеялась еще громче. Прическа окончательно распалась, локоны красиво упали на плечи. Она смеялась и смеялась, и Петя не сразу понял, что она снова плачет.
– Я дура такая, – произнесла она, захлебываясь смехом и утирая слезы, – я тебе сюрприз готовила. На вечер сегодняшний. Первая брачная ночь же. Сказать хотела. Ой, не могу, вот дура. Я же не думала, что у нас игра и что ты разводиться…
– Что сказать? – упавшим голосом спросил муж.
– Да уже какая разница, – тут она резко перестала и смеяться, и плакать одновременно. Молча смотрела на него в упор, слезы текли от уголков глаз к подбородку, капали с него на лиф платья.
– Говори.
– Это уже не важно.
– Маша, мать твою, говори сейчас же!
Она стояла посреди комнаты в длинном белом платье, тонкая, с длинными распущенными волосами, бледная, заплаканная – невероятно красивая. Стояла и смотрела на него молча.
Потом с усилием сказала:
– Четыре недели. Нашему общему родственнику.
Петя перекатился на спину и закрыл лицо руками. Лежал так долго, Маша подумала даже, что он уснул. Но он наконец спросил глухо:
– Так и что? На какое у нас там число путевка в Париж?
3 «не» усвоенные к 70 годам