ХЛЁСТКИЕ «ГАРИКИ» ИГОРЯ ГУБЕРМАНА
Каждый «гарик» молниеносно расходится по сети и радует тысячи поклонников таланта Игоря Губермана.
Игорь Миронович Губерман, русско-израильский поэт, прославился благодаря своим афористичными и сатирическим четверостишиям, прозванных «гариками», хотя строк может быть также 2 и 6. В них он точно и метко подмечает все реалии жизни, со всеми её взлётами и падениями, радостями и горестями. Иногда он высказывается немного резко, но лишь потому, что это такая же неотъемлемая часть нашей жизни.
Каждый «гарик» молниеносно расходится по сети и радует тысячи поклонников таланта Игоря Губермана. Остаётся только удивляться, как можно вместить такое ёмкое и хлёсткое наблюдение в коротенький стишок. «Гарики» Губермана – ещё один повод улыбнуться даже в те моменты, когда кажется, что поводов для улыбок нет:
Я душевно вполне здоров! Но шалею, ловя удачу… Из наломанных мною дров, Я легко бы построил дачу!
Люблю людей и, по наивности, Открыто с ними говорю, И жду распахнутой взаимности, А после горестно курю.
Бывает — проснешься, как птица, крылатой пружиной на взводе, и хочется жить и трудиться; но к завтраку это проходит.
Вся наша склонность к оптимизму – от неспособности представить, какого рода завтра клизму судьба решила нам поставить.
Давно уже две жизни я живу, одной – внутри себя, другой – наружно; какую я реальной назову?
Не знаю, мне порой в обеих чуждо. Всего слабей усваивают люди, взаимным обучаясь отношениям, что слишком залезать в чужие судьбы возможно лишь по личным приглашениям.
Мне моя брезгливость дорога, мной руководящая давно: даже чтобы плюнуть во врага, я не набираю в рот говно.
Любил я книги, выпивку и женщин. И большего у бога не просил. Теперь азарт мой возрастом уменьшен. Теперь уже на книги нету сил.
Поездил я по разным странам, печаль моя, как мир, стара: какой подлец везде над краном повесил зеркало с утра?
Весьма порой мешает мне заснуть Волнующая, как ни поверни, Открывшаяся мне внезапно суть Какой-нибудь немыслимой хeрни.
За то люблю я разгильдяев, блаженных духом, как тюлень, что нет меж ними негодяев и делать пакости им лень.
Слой человека в нас чуть-чуть наслоен зыбко и тревожно, легко в скотину нас вернуть, поднять обратно очень сложно.
Живя в загадочной отчизне из ночи в день десятки лет, мы пьем за русский образ жизни, где образ есть, а жизни нет.
Учусь терпеть, учусь терять и при любой житейской стуже учусь, присвистнув, повторять: плевать, не сделалось бы хуже.
Я женских слов люблю родник И женских мыслей хороводы, Поскольку мы умны от книг, А бабы – прямо от природы.
Когда нас учит жизни кто-то, я весь немею; житейский опыт идиота
я сам имею.
Душа порой бывает так задета, что можно только выть или орать; я плюнул бы в ранимого эстета, но зеркало придется вытирать.
Крайне просто природа сама разбирается в нашей типичности: чем у личности больше ума, тем печальней судьба этой личности.
Во мне то булькает кипение, то прямо в порох брызжет искра; пошли мне, Господи, терпение, но только очень, очень быстро.
Бывают лампы в сотни ватт, но свет их резок и увечен, а кто слегка мудаковат, порой на редкость человечен.
Я никак не пойму, отчего так я к женщинам пагубно слаб; может быть, из ребра моего было сделано несколько баб?
Ум полон гибкости и хамства, когда он с совестью в борьбе,
мы никому не лжем так часто и так удачно, как себе.
В жизни надо делать перерывы, чтобы выключаться и отсутствовать, чтобы много раз, покуда живы, счастье это заново почувствовать.
